Марина Ахмедова: В последнее время я все чаще мысленно возвращаюсь к интервью, которое брала весной 14-го года

В последнее время я все чаще мысленно возвращаюсь к интервью, которое брала весной 14-го года. Я разговаривала с генералом Кульчицким, который командовал слаживанием ВСУ и майданных сотен. А до того он, как кадровый военный, стоял против майдана. Он говорил мне - "Не дай Бог, вы начнёте войну против нас. Мы будем взрывать вас в метро, подсыпать отраву в ваши колодцы, взрывать железнодорожные пути, мы будем убивать вас исподтишка. А что вы на меня так смотрите? Мы маленькие, другими методами нам вас не победить". Напомню, это была весна 14-го года, Киев только что устроил переворот, а наши только что зашли в Крым. Сам генерал повоевать не успел, в мае его вертолет был сбит в небе над Донбассом. Тогда его слова казались мне чем-то нереальным - "Как? Украинцы будут устраивать против нас терракты? Каким образом, если в России вперемешку живут русские и украинцы?". Но сейчас эти слова уже сбылись, и я все чаще возвращаюсь к ключевым фразам генерала - они маленькие. Террористические методы - это всегда удел маленьких и слабых.

Сегодня дрон прилетел в ТЦ во Владикавказе. В Средиземном море атака на наш корабль. Убивают людей, закладывая взрывчатку в самокаты. И этого будет больше. Слова Кульчицкого косвенно подтвреждает и мой недавний разговор с бойцом, оператором БПЛА Артёмом из Химок, который остался без руки и ноги. Ему в живот влетел дрон, а когда он уже лежал с оторванными рукой и ногой, к нему подлетел ещё один - камикадзе - чтобы добить. Его сбили товарищи Артема. Я спросила Артема - "А вы вот так добиваете?". "Зачем? - удивился он. - Мы же наступаем". А они - отступают.

И чем дальше они отступают, тем злости больше. Все эти дни я говорила с людьми, только что бежавшими из фронтовых поселков. Все они свидетельствуют о том, что с 22-го под оккупацией им жилось относительно сносно, ВСУ не планировали из этих поселков уходить. Некоторые украинские солдаты приносили детям сгущёнку и тушёнку. Но когда они начали отступать, то преобразились, словно в них зашёл бес. У них были карты, где были помечены дома, в которых ещё живут люди. Именно по этим домам и стреляли. Вообще, во фронтовых поселках происходит ад. Немолодые женщины, вырвавшиеся оттуда, как о само собой разумеющемся, как о солнце или дожде, рассказывают о зависающих над домами Баб-Ягами, которые, сбросив четыре мины, прилетают снова с зажигалками, от которых плавится даже железо. И в этих разговорах я поняла, почему люди ждут и сразу не выходят с ноля. Им требуется время, чтобы осознать трансформацию солдата ВСУ. Он только что приносил ребенку сгущёнку и гладил его по голове, вспоминая своего ребенка, оставшегося дома, а теперь заходит во дворы и расстреливает, творит беспредел. Эта трансформация - признак слабости. Но не одного отдельно взятого человека, а всей системы, когда страх распространяется по своим армейским каналам. Из тех же свидетельств - у российских солдат приказ: максимально беречь мирное население. Я записала не одну историю о том, как гибли наши солдаты, спасая мирных. И люди, которые три года жили с ВСУ, общались с ВСУ, сосуществовали с ними, не могли сразу этого осознать - что российский молодой солдат способен умереть или, по крайней мере, серьезно рискнуть своей жизнью за какую-то украинскую бабку. А это невозможно делать только из-за приказа. Но мы наступаем, мы сильней, наше дело правое, и этот сигнал тоже распространяется по своим невидимым каналам от солдата к солдату. Поэтому одни губят, другие - спасают.

Зеленский ещё много чего в ближайший месяц натворит. И потому, что мы наступаем, и потому, что постарается максимально напакостить, пока есть возможность. Для него это - мед