Перспективы контроля над ядерными вооружениями, гонки вооружений, стратегической стабильности и вероятности ядерной войны

В течение нескольких последних лет в центре общественного внимания в России и за рубежом были беспрецедентные дебаты в российских экспертных и политических кругах по вопросу возможного применения ядерного оружия в контексте вооруженного конфликта на Украине. В 2024 г. эти дебаты сфокусировались на внесении изменений в официальную Военную доктрину России в части ядерного сдерживания, которые были обнародованы в ноябре того же года. Еще большую остроту теме придала победа республиканского кандидата Дональда Трампа на президентских выборах в США в ноябре. Эти события ощутимо отразятся на перспективах контроля над ядерными вооружениями, гонки вооружений, стратегической стабильности и вероятности ядерной войны

Источник изображения: i.ytimg.com

Ядерное оружие в Военной доктрине России

Тема ядерной войны стала важным вопросом с самого начала вооруженного конфликта на Украине. В своем обращении от 24 февраля 2022 г., положившем начало специальной военной операции (СВО), президент В. Путин заявил: «Что касается военной сферы, то современная Россия даже после развала СССР и утраты значительной части его потенциала сегодня представляет собой одну из самых мощных ядерных держав мира и, более того, обладает определенными преимуществами в ряде новейших видов вооружения… Кто бы ни пытался помешать нам, а тем более создавать угрозы для нашей страны, для нашего народа, должны знать, что ответ России будет незамедлительным и приведет вас к таким последствиям, с которыми вы в своей истории ещё никогда не сталкивались. Мы готовы к любому развитию событий. Все необходимые в этой связи решения приняты. Надеюсь, что я буду услышан». В подтверждение серьезности намерений, 27 февраля 2022 г. президент России на встрече с министром обороны того времени С. Шойгу и начальником Генштаба В. Герасимовым приказал перевести силы сдерживания российской армии в особый режим несения боевого дежурства.

По сути, ядерное сдерживание можно трактовать как специфический инструмент внешней политики — угрозу применения ядерного оружия для предотвращения тех или иных действий вероятного противника. Директивный документ «Об Основах государственной политики Российской Федерации в области ядерного сдерживания» (2020 г.) детализировал возможные действия других государств, которые следует предотвратить посредством возможности и готовности к нанесению ядерного удара. Во-первых, «поступление достоверной информации о старте баллистических ракет, атакующих территории Российской Федерации и (или) ее союзников». Это концепция так называемого ответно-встречного удара, которую президент В. Путин не раз красноречиво описывал. Имеется в виду запуск стратегических ракет России после получения почти немедленного (через 1,5 мин) сигнала спутников о старте ракет противника и его подтверждения (через 10–15 мин) наземными радарами системы предупреждения о ракетном нападении (СПРН), то есть не дожидаясь падения ядерных боеголовок противника на свою территорию (при подлетном времени наземных межконтинентальых баллистических ракет (МБР) «Минитмен-3» около 30 минут, а баллистических ракет подводных лодок (БРПЛ) «Трайдент-2» — 20 минут).

Во-вторых, «применение противником ядерного оружия или других видов оружия массового поражения по территориям Российской Федерации и (или) ее союзников». Речь шла о ядерном нападении другими средствами (авиация, крылатые ракеты), которые, в отличие от баллистических ракет, не засекаются системой СПРН.

В-третьих, применение Россией ядерного оружия в ответ на нападение без использования такого оружия. В этом пункте была упомянута агрессия с использованием обычного оружия, «ставящая под угрозу существование государства». Специалисты иногда проводят весьма тонкую грань между понятиями первого и превентивного ядерного удара. В теории первый удар должен обеспечить собственное успешное нападение, а превентивный (от английского to prevent) призван предотвратить достижение успеха агрессором. В политике эти понятия зачастую используются как синонимы. В-четвертых, «воздействие противника на критически важные государственные или военные объекты Российской Федерации, вывод из строя которых приведет к срыву ответных действий ядерных сил». Поскольку об агрессии с применением оружия массового уничтожения сказано отдельно, вероятно, в данном случае, подразумевалось использование обычного оружия, кибернетическое или радиоэлектронное воздействие на информационно-управляющую систему и сами ядерные средства РФ.

Ядерные дебаты в России

В условиях продолжения военных действий в рамках СВО и наращивания поддержки Украины со стороны Запада дебаты вокруг ядерной темы вышли на передний план в российском и зарубежном дискурсе. В России ряд политиков и экспертов стали выступать за перекрытие каналов поставки вооружений на Украину путем эскалации ударов по военным и инфраструктурным объектам на Украине, а при необходимости и за ее пределами, включая использование ядерного оружия.

В России официально время от времени опровергались слухи о намерении перевести конфликт в ядерную фазу. Министр иностранных дел С. Лавров, например, подчеркивал: «Россия не рассматривает возможности использования на Украине ядерного оружия, речь идет только об обычных вооружениях». Бывший министр обороны С. Шойгу также отмечал: «С военной точки зрения нет необходимости применения ядерного оружия на Украине для достижения поставленных целей. Главное назначение российских ядерных вооружений — сдерживание ядерного нападения».

Тем временем на Западе все более жестко реагировали на обсуждение этого вопроса в России. Хотя о вероятном ответе НАТО говорилось весьма туманно, позиция политической элиты и экспертов сводилась к тому, что на применение ядерного оружия по Украине будет проведено массированное воздушно-космическое нападение на вооруженные силы, военную промышленность и инфраструктуру РФ с использованием баллистических и аэродинамических носителей в неядерном боевом оснащении. В контексте обсуждения возможного ядерного удара по какой-либо стране НАТО представители истеблишмента прозрачно намекали на еще более разрушительный удар: «…Этот шаг будет катастрофой не только для Украины и мира, но также это будет иметь абсолютно катастрофические последствия для России». С тех пор на официальном уровне, а также в экспертных кругах Запада эта тема периодически выходила на передний план дискуссии в сфере безопасности.

Активизировалась также кампания российских сторонников жесткого курса. Прежде всего, обосновывалась необходимость применения Россией ядерного оружия первой и маловероятность аналогичного ответа НАТО. При этом допускаются весьма свободные оперативно-стратегические импровизации: единичные ядерные удары по Украине; групповые ядерные удары по Украине; единичные, а затем и групповые ядерные удары по государствам НАТО вблизи (Польша, Румыния, страны Балтии) и вдали от театра военных действий (Британия, Франция, Германия).

Второе направление выражалось в предложениях о радикальном изменении ядерного раздела текущей Военной доктрины РФ. Нынешнюю доктрину называли «безответственной», требовали решительно понизить порог применения ядерного оружия, открыто принять концепцию первого ядерного удара. В целом призывали резко «активизировать ядерный фактор в мировой политике», поскольку иначе, как утверждалось, потерявший страх перед ядерным оружием мир свалится в череду вооруженных конфликтов, которые неизбежно приобретут ядерный характер и закончатся третьей мировой войной.

Третье направление развивалось на протяжении более длительного времени, причем достаточно синхронно в России и на Западе, как реакция на беспрецедентные успехи ядерного разоружения и нераспространения в 1987–2011 гг. Некоторые известные деятели предлагают до основания демонтировать всю систему контроля над ядерными вооружениями: Полностью отказаться от СНВ-3, возобновить испытания ядерного оружия сначала под землей, а затем в атмосфере и в космосе, нарушив тем самым Договоры о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний от 1996 г. и о запрещении ядерных испытаний в трех средах от 1963 г.

Корректировка ядерной доктрины

В ходе визита во Вьетнам в июне 2024 г. российский президент отметил: «Превентивный удар нам пока не нужен, потому что в ответно-встречном ударе противник будет гарантированно уничтожен…». Вместе с тем, на высшем государственном уровне было признано, что в ядерную доктрину РФ могут быть внесены коррективы с учетом изменения объективной ситуации, по сравнению со временем принятия прежнего документа в 2020 г. Эти коррективы нашли отражение в новой редакции документа «Об Основах государственной политики Российской Федерации в области ядерного сдерживания», опубликованного 9 ноября 2024 г.

В части поводов для применения российского ядерного оружия в ответ на ядерную агрессию и в случае попыток срыва ответных действий ее ядерных сил (первый, второй и четвертый пункты документа от 2020 г.) доктринальные положения остались прежними. Но были и нововведения. Во-первых, в обновленном документе была расширена категория государств и военных союзов, в отношении которых осуществляется ядерное сдерживание. Так, было указано, что «агрессия против Российской Федерации и (или) ее союзников со стороны любого неядерного государства с участием или при поддержке ядерного государства рассматривается как их совместное нападение». По всей видимости, это относится к Украине и ядерным державам НАТО, которые поставляют Киеву ракеты все большей дальности и дают санкции на их применение вглубь территории России. В этом плане большой эффект произвел удар по Украине 21 ноября 2024 г. новой российской баллистической ракетой средней дальности типа «Орешник», тем более что это было первое боевое использование стратегического оружия, причем в неядерном оснащении. Традиционно баллистические ракеты средней дальности входили в состав Ракетных войск стратегического назначения (РВСН) СССР.

Во-вторых, оговаривается право России использовать ядерное оружие, если случится «агрессия против Российской Федерации и (или) Республики Белоруссия как участников Союзного государства с применением обычного оружия, создающая критическую угрозу их суверенитету и (или) территориальной целостности». Следовательно, так называемые «позитивные ядерные гарантии безопасности» в ответ на неядерную агрессию впервые распространены на ближайшего союзника РФ. С 2023 г. в Белоруссии были размещены тактические ядерные средства, применению которых обучаются белорусские вооруженные силы и которые могут в случае войны совместно использоваться обеими странами. Такую практику традиционно проводили США с союзниками по НАТО в рамках так называемых «совместных миссий».

В-третьих, новация состоит в том, что если раньше поводом для ядерного ответа считалась агрессия против России «с применением обычного оружия, когда под угрозу поставлено само существование государства» (пункт третий документа от 2020 г.), то отныне предмет ядерного сдерживания — неядерная агрессия против России и Белоруссии, «создающая критическую угрозу их суверенитету и (или) территориальной целостности». Возможно, вторая угроза выглядит как менее фундаментальная, чем первая, хотя и во втором случае речь идет не просто о нарушении суверенитета и территориальной целостности, а о «критической угрозе» этим атрибутам государственности. Данное положение при желании можно понимать как определенное снижение ядерного порога, хотя новая формула дает простор для теоретических интерпретаций. Впрочем, в любом случае ее единственно верное толкование и реализация на практике — прерогатива военно-политического руководства. Не следует забывать, что вообще-то все доктринальные положения адресованы не президенту России (хотя он нередко на них ссылается), а ее вероятным противникам.

В-четвертых, еще одно новшество детализирует понятие агрессии с использованием обычного оружия в качестве условия перехода России к применению ядерных средств: «поступление достоверной информации о массированном старте (взлете) средств воздушно-космического нападения (самолеты стратегической и тактической авиации, крылатые ракеты, беспилотные, гиперзвуковые и другие летательные аппараты) и пересечении ими государственной границы Российской Федерации».

Указанное дополнение можно рассматривать как детализацию прежней формулы «угрозы самому существованию государства». Ведь недаром сказано о «массированном старте средств воздушно-космического нападения», что по военной логике должно быть направлено на жизненно важные административные, военные и экономические объекты, определяющие жизнеспособность государства.

Вероятна дискуссия среди специалистов в России и за рубежом по некоторым техническим положениям нового документа. Например, о том, что считать «массированным стартом» (если сейчас из Украины иногда вылетает более сотни беспилотников, а теперь и ракеты). Как обеспечить получение «достоверной информации» об их старте для действий по аналогии с концепцией ответно-встречного ракетного удара РФ, если перечисленные средства, в отличие от баллистических ракет, не обнаруживаются имеющимся космическими и наземными элементами СПРН?

Скорее всего, российские приверженцы доктринального транзита от ядерного сдерживания к ядерному устрашению будут считать корректировку «Основ» сдвигом в пользу своей линии. Тем не менее поправки в ядерной доктрине свидетельствуют не о ее кардинальном пересмотре, а скорее об уточнении ее положений. Речь не идет о первом ядерном ударе, ограниченной ядерной войне или применении ядерного оружия как утилитарного средства достижения успеха в локальных или региональных военных операциях.

Все поправки имеют в виду именно ответные меры на случай агрессивных ядерных и обычных боевых операций против России и ее союзников. Вопреки предложениям сторонников поэтапной ядерной эскалации, в обновленном документе подчеркивается: «Государственная политика в области ядерного сдерживания … гарантирует защиту суверенитета и территориальной целостности государства, сдерживание потенциального противника от агрессии против Российской Федерации и (или) ее союзников, а в случае возникновения военного конфликта — недопущение эскалации военных действий и их прекращение на приемлемых для Российской Федерации и (или) ее союзников условиях».

Вразрез с позицией поборников «активизации ядерного фактора в мировой политике» в «Основах» подчеркивается: «Российская Федерация рассматривает ядерное оружие как средство сдерживания, применение которого является крайней и вынужденной мерой, и предпринимает все необходимые усилия для уменьшения ядерной угрозы и недопущения обострения межгосударственных отношений, способного спровоцировать военные конфликты, в том числе ядерные».

Контроль над ядерными вооружениями

Положение дел в этой ключевой сфере международных отношений в большей мере соответствует пожеланиям сторонников «активизации ядерного фактора в мировой политике». Причем начало процессу положили США, когда в 2002 г. на волне психологического шока от террористических авиаударов по Нью-Йорку и Вашингтону в сентябре 2001 г., но безо всяких убедительных стратегических оснований вышли из Договора по ПРО. С конца второго десятилетия нового века разрушительный процесс стал обретать лавинообразный характер. В 2018 г. первая администрация Д. Трампа вывела США из многостороннего ядерного соглашения с Ираном, что создало серьезные дополнительные трудности для режима нераспространения ядерного оружия. В 2019 г. США денонсировали Договор о ликвидации ракет средней и меньшей дальности (ДРСМД), а в 2020 г. отказались от Договора по открытому небу (ДОН).

Такие шаги не остались без ответа РФ, тем более в условиях эскалации украинского конфликта. В феврале 2023 г. Москва заявила о приостановке своего участия в Договоре СНВ-3, главным основанием для чего стала антироссийская политика США и НАТО, открыто ставившая цель «нанести стратегическое поражение России». В ноябре того же года Россия отозвала свою ратификацию Договора о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний (ДВЗЯИ), чтобы занять «зеркальную» позицию в отношении США, которые подписали Договор в 1996 г., но до сих пор его не ратифицировали, создав серьезное препятствие его вступлению в полную силу. Впоследствии Москва отказалась от предложений Вашингтона возобновить переговоры по стратегической стабильности, начатые летом 2021 г., до тех пор, «пока Вашингтон не пересмотрит свою враждебную линию в отношении России и не откажется от политики наращивания угроз нашей национальной безопасности».

«Второе пришествие» Трампа

«Послужной список» Дональда Трампа и его правительства в сфере ядерного оружия оставляет мало оснований для оптимизма. Под занавес своего первого срока после серии упомянутых выше деструктивных шагов республиканский президент отказался от продления на пять лет Договора СНВ-3. Президент Дж. Байден, в свою очередь, продлил его сразу после прихода в Белый дом в феврале 2021 г. и санкционировал консультации с Россией по стратегической стабильности, которые проходили летом и осенью того же года, но были прерваны Вашингтоном после начала СВО в феврале 2022 г. Представители администрации Д. Трампа также заявляли о возможности денонсации ДВЗЯИ и перехода к натурным ядерным испытаниям. Теперь резонно ожидать такого шага от второй администрации Д. Трампа, что нанесло бы тяжелый удар по Договору о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО), который тесно связан с ДВЗЯИ. Так, бессрочное продление ДНЯО в 1995 г. было обусловлено со стороны неядерных государств — членов Договора продвижением ядерных держав, согласно статье VI ДНЯО, по пути разоружения, и, прежде всего, заключением ДВЗЯИ.

При неблагоприятном развитии событий целый ряд государств, имеющих те или иные «заделы» в сфере ядерной энергетики, технологий и материалов двойного применения могут встать на путь обретения ядерного оружия за счет тайных программ или через открытый выход из Договора в соответствии с его Статье X п.1 c уведомлением за 3 месяца. Среди государств, имеющих солидные технические заделы в данной отрасли — Япония, Южная Корея, Тайвань, Турция, Египет, Саудовская Аравия, Иран и Украина. Все они входят в число членов ДНЯО, но могут выйти из него в случае возобновления ядерных испытаний ведущими державами. Большинство этих стран находится в пределах досягаемости носителей малой и средней дальности до России, а отношения ряда из них с Москвой недружественны или, в лучшем случае, нестабильны. Не случайно в последнее время в Германии, Японии и Южной Корее, а также на Тайване и Украине развернулись серьезные дискуссии о целесообразности обретения собственного ядерного оружия.

Независимо от состояния мирного процесса по украинскому конфликту, возобновление диалога США и России по стратегической стабильности будет крайне сложной задачей. Во всяком случае, подключение к ограничению вооружений КНР, по всей видимости, станет обязательным условием со стороны США. Кроме того, нельзя исключать вероятность денонсирования Вашингтоном Договора СНВ-3 до истечения его продленного срока в феврале 2026 г. под предлогом его якобы нарушения Россией или в целях наращивания ядерных вооружений США для противостояния двум другим сверхдержавам в совокупности. Именно так обосновывался выход США из ДРСМД в 2019 г.

Администрация Д. Трампа унаследовала от демократов программу обновления всех трех компонентов стратегической триады общей стоимостью в течение следующей четверти века до 1,7 трлн долл., плюс 28–37 млрд долл. на новые ядерные боеприпасы, в зависимости от выбора их типов и темпов производства. Если рухнут все ограничения Договора СНВ-3, то программа развития стратегических сил США будет существенно расширена и ускорена (в том числе с учетом противостояния с потенциалом КНР), а расходы на нее вырастут на 440 млрд долл. и более.

По части нововведений в военные программы США следует дождаться новых официальных документов администрации Д. Трампа. Однако уже сейчас имеется длинное «меню» предложений на этот счет со стороны влиятельных политиков, военных и гражданских экспертов, большинство из которых близки к республиканскому руководству. Главные и срочные инициативы состоят в следующем:

Во-первых, вернуть из хранилищ резервные ядерные боеприпасы, снятые ранее со стратегических баллистических ракет наземного, морского базирования и тяжелых бомбардировщиков. По подсчетам независимых экспертов, это позволило бы увеличить стратегические силы США до общего уровня около 3 400 боезарядов по реальному оснащению (вместе с полным вооружением тяжелых бомбардировщиков). Эта усредненная оценка исходит из возможности добавить по две боеголовки (W78 на 200 МБР «Минитмен-3» и по 3–4 боеголовки W76/88 на 240 БРПЛ «Трайдент-2». Такие меры заняли бы не более года и обошлись примерно в 100 млн долл. По экспертным оценкам, у России «возвратный потенциал» существенно меньше. Однако есть более масштабные прогнозы: доведение стратегических сил США до 7130 боеголовок за счет возврата в пустые пусковые установки 50 МБР «Минитмен-3» и 48 БРПЛ «Трайдент-2», оснащения последних максимальным числом боеголовок (до 14) и возврата в боевой состав бомбардировщиков В-1В при оснащении всех самолетов максимальным числом крылатых ракет и авиабомб.

Во-вторых, предусмотреть развертывание новой межконтинентальной баллистической ракеты (МБР) типа «Сентинел» с разделяющимися головными частями и в наземно-мобильном варианте.

В-третьих, увеличить число запланированных новых авиационных крылатых ракет большой дальности (LRSO), а также количество новых тяжелых бомбардировщиков типа В-21 «Рэйдер» и самолетов-заправщиков для их поддержки. Начать подготовку к поддержанию части новых бомбардировщиков В-21 на постоянном воздушном патрулировании.

В-четвертых, увеличить программу строительства новых атомных ракетных подводных лодок типа «Колумбия» и к ним баллистических ракет подводных лодок (БРПЛ) типа «Трайдент-2», ускорить разработку и развертывание новых БРПЛ (D5 LE2).

В-пятых, ускорить разработку перспективных средств преодоления интегрированной системы ПВО/ПРО России и КНР.

В-шестых, ускорить программы разработки интегрированной системы ПВО/ПРО для защиты США, включая средства космического базирования.

В-седьмых, предпринять «обратное» переоборудование пусковых установок БРПЛ и бомбардировщиков В-52, которые были переведены в неядерные функции по Договора СНВ-3, чтобы снова оснастить их ядерным оружием.

В-восьмых, обеспечить достаточное финансирование для продления эксплуатации существующих ядерных вооружений, систем управления и связи, ракетных подводных лодок типа «Трайдент/Огайо».

Обширный комплекс мер также предложен для развития нестратегических систем ядерного оружия и двойного назначения. Помимо завершения переоснащения тактической и части стратегической авиации управляемыми авиабомбами с вариативной мощностью В61-12, эти рекомендации включают: возвращение на флот снятых в 2011 г. ядерных крылатых ракет типа «Томахок» (BGM-109A TLAM–N), развертывание в Азии и Европе высокоточных дозвуковых (типа «Томахок/Грифон»), сверхзвуковых («Тифон») и гиперзвуковых («Дарк Игл») крылатых ракет средней дальности наземного базирования, а также размещение на флоте гиперзвуковых ракетно-планирующих систем (модификации ракет «Дарк Игл»).

Большие инвестиции предстоят в новейшие прорывные технологии военного и двойного назначения: множественные спутниковые «созвездия» и другие космические системы, средства и технологии кибервойны, автономные системы разного назначения, перспективные сенсоры наблюдения за сушей и морем, квантовые компьютеры для анализа больших данных с использованием искусственного интеллекта (ИИ), средства информационной войны. В отличие от предшественников, при внедрении ИИ республиканское руководство намерено отдавать приоритет быстродействию и автономности информационно-управляющих комплексов, а не сохранению человеческого контроля над принятием решений о применении оружия.

Ядерно-доктринальные предложения, адресованные Д. Трампу, включают известный набор концепций от ответно-встречного и ответного удара по расширенному списку целей (включая множество новых объектов в КНР) до «адресных» и избирательных атак, включая интегрированное применение ядерных и обычных вооружений, «многосферной войны» на суше, море, в воздухе, космическом, кибернетическом и информационном пространствах. При этом Вашингтон не будет стремиться к превосходству или хотя бы паритету с суммой ядерных сил России и КНР, а выберет асимметричный ответ с упором на качественные характеристики ядерных и обычных вооружений, средства средней дальности передового наземного и морского базирования, информационно-управляющие системы, особенно в космосе. Все американские стратегические вооружения и значительная часть систем средней дальности способны перенацеливаться с Китая на Россию и обратно. При этом «китайский фактор» уже служит и будет использоваться для оправдания значительного наращивания ядерного арсенала США и отказа от паритета с Россией.

Безусловно, не все упомянутые инициативы будут реализованы на практике по экономическим и техническим причинам, а также исходя из принципов стратегической целесообразности. Однако, основываясь на опыте первого срока Д. Трампа, можно заключить, что он склонен к браваде, блефу и вольным импровизациям на ракетно-ядерную тему. Несомненно, что в военной и внешней политике республиканцев роль ядерного оружия будет существенно больше, чем у демократов. В этом смысле идея «активизации ядерного фактора в мировой политике» обретет мощный импульс со стороны США — пусть и не таким образом, какой имели в виду ее прежние сторонники.

В частности, в контексте украинского конфликта администрация Дж. Байдена стремилась к цели «стратегического поражения России», но всемерно старалась избежать ядерной эскалации кризиса. Похоже, что республиканское правительство откажется от деклараций на тему «стратегического поражения России», но будет сознательно играть на угрозе ядерной эскалации конфликтов для продвижения своей линии по Украине и другим острым международным вопросам. Следует вспомнить, что в свое первое президентство Д. Трамп решил расширить возможность ограниченных ядерных ударов, чтобы «активизировать ядерный фактор» своей политики: часть стратегических баллистических ракет подводных лодок «Трайдент-2» была оснащена ядерными боеголовками пониженной мощности (W76-2), было намечено вернуть на флот снятые с вооружения ВМС в 2011 г. ядерные крылатые ракеты морского базирования (КРМБ) «Томахок» (TLAM-N), разработать и разместить в Европе управляемые авиабомбы с вариативной мощностью заряда (В61-12) для тактической авиации, а также создать новые крылатые ракеты воздушного базирования большой дальности (LRSO) для стратегической авиации.

Перспективы стратегической стабильности

Концепция стратегической стабильности имеет много разных интерпретаций, включая ее расширение до понятия всеобщей безопасности, что неизбежно переводит тему в русло пропагандистской полемики. Напротив, узкая трактовка этой концепции имеет четкую логику и содержание, опирается на конкретные военно-технические критерии в центральном вопросе безопасности — стратегических отношениях СССР/России и США. Концепция получила путевку в жизнь не для теории или пропаганды, а как практическая основа переговоров по Договору СНВ-1, когда стало ясно, что ввиду развития новых систем наступательных и оборонительных стратегических вооружений прежних принципов недостаточно. В частности, речь шла о принципе «равенства и одинаковой безопасности», что было более или менее равнозначно понятию «паритета».

В 1990 г. первый и пока последний согласованный вариант концепции стратегической стабильности был сформулирован в Совместном Заявлении СССР и США. Несмотря на весьма сумбурный текст Заявления, суть концепции была выражена достаточно ясно — как стратегические отношения сторон, при которых устраняются стимулы для нанесения первого ядерного удара. Также были определены меры упрочения стабильности — предсказуемость и осуществление «стабилизирующих сокращений» с учетом взаимосвязи наступательных и оборонительных (ПРО) вооружений и путем снижения концентрации боезарядов на носителях и переноса акцента военных программ двух держав на высокоживучие системы оружия. Тем самым устранялась возможность разоружающего ядерного удара с любой из сторон, который мог бы преследовать цель избежать сокрушительного возмездия другой стороны.

Соответственно, Договор СНВ-1 не просто до равных уровней физически сократил межконтинентальные ядерные средства СССР и США, а путем структурных ограничений понизил обоюдную возможность первого (разоружающего) ядерного удара и заложил основу последующих пяти договоров и соглашений на двадцать лет вперед. Напомним, что последним из них был ДСНВ-3 от 2010 г., значение которого не столько в количественных сокращениях стратегических вооружений, сколько в укреплении стратегической стабильности по вышеупомянутым ее критериям. Сегодняшний стратегический баланс России и США исключает возможность, а значит и стимулы, для первого ядерного удара, поскольку он не способен существенно снизить мощь ответного удара и, следовательно, стал бы самоубийством для инициатора войны. Исключительно важна также система контроля Договора, которая давала возможность проверять его выполнение и обеспечивала транспарентность и предсказуемость развития стратегических отношений на много лет вперед. За время реализации ДСНВ-3, помимо контроля с помощью национальных технических средств (НТС) в виде разведывательных спутников, радиоэлектронных систем различного базирования и агентурных источников, стороны осуществили свыше 330 инспекций на месте на базах стратегических сил и обменялись более чем 25 000 уведомлений о военной деятельности в этой области, а Двусторонняя консультативная комиссия провела 19 заседаний для решения спорных вопросов.

Стоит отметить, что при всей остроте украинского кризиса и широком обсуждении возможности ядерной эскалации в России и за рубежом, стратегические силы США и РФ не фигурируют в этом дискурсе. Речь идет только о тактическом ядерном оружии и об ограниченных ядерных ударах. Это контрастирует с ситуаций Карибского кризиса 1962 г., когда в центре общественного внимания было ожидание именно массированных ядерных ударов стратегических вооружений и систем средней дальности. Не вызывает сомнения, что нынешняя ситуация была бы намного опаснее, если бы ей не предшествовало шесть десятилетий в целом успешного контроля над ядерными вооружениями.

Даже если многие из вышеупомянутых предложений по наращиванию ядерных и иных вооружений будут реализованы в США, на это уйдут десятилетия, и у России будет возможность адекватно реагировать путем поддержания своей обороны и безопасности. Например, речь может идти о последовательном развитии российских стратегических сил морского базирования, повышении их доли на постоянном морском дежурстве (боевой службе) и защите другими силами и средствами военного флота, а также развертывании оптимального сочетания стационарных и наземно-мобильных ракетных систем и их прикрытии средствами ПВО/ПРО, совершенствовании и повышении выживаемости боевых информационно-управляющих комплексов. Все эти и другие меры способны нивелировать эффект наращивания средств разоружающего ядерного удара со стороны США, особенно с учетом того, что это относится и к российскому потенциалу преодоления любых американских систем ПВО/ПРО для защиты территории США от массированного возмездия.

Вместе с тем, угрозу дестабилизации стратегических отношений нельзя недооценивать. Система контроля над вооружениями — важнейший элемент и опора стратегической стабильности, она вступила в стадию распада и может окончательно рухнуть в ближайшем будущем. Этот процесс переплетен с внедрением новейших систем оружия и потенциально разрушительных технологий и сопровождается формированием дестабилизирующих стратегических концепций.

Ряд таких тенденций будет если не разрушать, то «размывать» стратегическую стабильность в ее классической формулировке: как «стратегические отношения сторон, устраняющие стимул для первого ядерного удара». Сюда относятся следующие военные новации:

Планы нанесения ударов высокоточными системами в обычном боевом оснащении по пунктам базирования стратегических сил, их управления и информационного обеспечения, а также другим критическим объектам. Вышеупомянутые операции особенно опасны ввиду внедрения систем оружия двойного назначения, концепций интегрированного применения обычных и ядерных вооружений и «многосферной войны».

Развитие средств уничтожения космических спутников (особенно аппаратов СПРН), враждебного воздействия на них с использованием кибернетических и иных средств.

Размещение ядерных вооружений и систем двойного назначения средней дальности, особенно гиперзвуковых носителей, на передовых базах и многоцелевых подводных лодках (что сокращает для другой стороны время предупреждения о нападении).

Планы перевода части стратегической авиации США на постоянное воздушное патрулирование с новыми авиационными крылатыми ракетами большой дальности. Речь идет о системах JASSM-ER, LRSO и, тем более, о перспективных гиперзвуковых авиаракетах, которые разрабатывались в США в последние годы (AGM-183A ARRW), после ряда неудачных испытаний были отменены, но остаются в планах закупок ВВС на будущее при условии успешной доработки. В случае реализации этот план может войти в опасный «резонанс» с положением обновленной российской доктрины о ядерном ответе на «поступление достоверной информации о массированном старте (взлете) средств воздушно-космического нападения (самолеты стратегической и тактической авиации, крылатые ракеты, беспилотные, гиперзвуковые и другие летательные аппараты»).

Развитие концепций и средств ограниченной ядерной войны с использованием тактических ядерных вооружений и систем стратегического назначения и средней дальности.

***

Парируя указанные угрозы безопасности, для России важно не вовлекаться в количественную и «зеркальную» гонку вооружений, а отвечать асимметричным образом, что в прошлом нередко приносило успех. Можно вспомнить опережение СССР в создании термоядерного оружия, межконтинентальных баллистических ракет, наземно-мобильных баллистических ракет, обеспечении боевой устойчивости морских стратегических сил с помощью других сил и средств флота, внедрении эффективных систем преодоления ПРО (в том числе ее элементов космического базирования) и пр. Прилагая усилия для сохранения оставшихся соглашений по контролю над вооружениями и для возобновления диалога по стратегической стабильности, России следует последовательно отвергать концепции первого ядерного удара и ограниченной ядерной войны, контролируемой ядерной эскалации и интегрированного применения ядерных и обычных вооружений. В этом она будет иметь поддержку Китая, Индии, профессиональных реалистически мыслящих кругов США и других стран Запада.

Алексей Арбатов, руководитель Центра международной безопасности ИМЭМО РАН, академик РАН, РСМД