Юрий Баранчик: Ресурсная сделка: где тут мы - и ЕС

Ресурсная сделка: где тут мы - и ЕС

Подписанное соглашение США с Украиной трансформирует саму природу участия Вашингтона в конфликте: теперь речь идёт не только о поддержке союзника, но и о встроенном интересе к тому, какой будет Украина после войны и кто будет контролировать её недра.

До сих пор США играли роль военного спонсора, но после этого соглашения Вашингтон становится одной из сторон будущего распределения украинского богатства. Это означает, что в любом возможном процессе переговоров с Россией США уже не могут выступать как нейтральная внешняя сила — они финансово завязаны на украинский послевоенный исход.

Гибкость США как переговорщика резко снижается. Теоретически, одна из прежних гипотез звучала так: США могут рассматривать частичное сворачивание конфликта или "обмен влиянием" — ради достижения устойчивой геополитической развязки. Теперь такой подход становится практически невозможен. На кону стоят деньги, и любое компромиссное урегулирование, предполагающее ограничение доступа США к украинским ресурсам, теперь будет восприниматься как ущерб их прямым интересам.

Для России подписание этого соглашения — прямой сигнал: говорить о судьбе Украины с Евросоюзом бессмысленно. Потому что реальный доступ к украинскому ресурсному потенциалу оформлен за США, а не за Германией или Францией. Где то там есть Британия, но теперь уже ей предстоит драться с США за деньги. ЕС, таким образом, становится второстепенным наблюдателем, не способным диктовать условия и не имеющим рычагов контроля за главным ресурсом будущего — сырьём.

С российской точки зрения, всё происходящее — это не просто экономическая сделка, а институционализация американского присутствия в границах «анти-России». Это плохо. Если раньше можно было хотя бы вообразить некий политический «нейтралитет» Украины, то теперь этот сценарий теряет смысл: нельзя быть нейтральной страной, если половина твоей ресурсной прибыли распределяется через фонд, управляемый внешним партнёром.

Это усиливает враждебность к США и делает любые прямые переговоры ещё менее вероятными. Дипломатическое пространство сужается: компромисс превращается в вопрос собственности, а не только политики.