Татьяна Белкина - психолог, который работает с адаптацией военнослужащих, с посттравматическим синдромом. О том, как выводить из стрессовых ситуаций и посттравматического синдрома (ПТСР) российских военнослужащих, прошедших СВО, она рассказала изданию Украина.ру
– Татьяна, президент России Владимир Путин в начале мая предложил сделать обязательную работу с психологами для военных, которые вернулись из зоны специальной военной операции, а также для их родных и близких. Как вы считаете, какими средствами может быть реализована такая инициатива главы государства, и причём даже в тех объёмах, о которых сам президент говорил.
– Я не очень, конечно, знаю, какую концепцию предполагает организовать наше государство.
– Речь идёт про половину военнослужащих как минимум.
– Да, я понимаю. Что мы видим, как психологи, которые работают и как волонтёры, и как частнопрактикующие психологи и психологи соответствующих организаций? Я, например, с ними тоже работаю, мы их обучаем специфике работы: что у нас по факту сейчас в стране принята такая ресоциализация участников боевых действий и психологическая помощь семьям.
Вот здесь надо, наверное, разводить некоторые такие понятия, что у нас есть реабилитация, есть социализация, но между ними должна быть ещё социально-психологическая адаптация. Это, условно говоря, когда человек приходит, например, он не получал никаких ранений, не попадает в госпиталь, не проявляет каких-то таких признаков того, что ему нужна именно реабилитация со стороны врачей-психотерапевтов, клинических психологов – в общем, с ним так более-менее всё о'кей.
И дальше наша задача, психологов, в том, чтобы он, условно говоря, головой пришёл обратно жить в гражданскую жизнь. Вы совершенно правы, когда вы говорите о том, что нуждаются в этом бойцы.
Они нуждаются в этом 100 процентов. Почему? Потому что, когда человек попадает в такую экстремальную ситуацию в жизни, всё время же есть угроза гибели, она постоянно максимальная по факту – неважно, условно говоря, в красной зоне находится человек или он охраняет какой-нибудь склад – всегда есть некоторая готовность погибнуть у всех бойцов, в той или иной степени.
Они всё время живут в определённом очень сильном гормональном всплеске кортизола, адреналина, норадреналина. Их семьи, которые ждут, тоже всё время находятся в ситуации такой внутренней мобилизации, будем называть так. Это определённый биопсихологический процесс.
Дальше, на основании того, что очень сильная концентрация гормональных всплесков – очень быстро происходит адаптация к ситуации. То есть в максимально кратчайшие сроки. Потому что либо ты выживешь, либо погибнешь.
– Просто нет времени рассуждать.
– Да, то есть там либо ты быстрый, либо мёртвый. Это же основной закон войны. Соответственно ты либо адаптируешься, либо ты не адаптируешься и скорее всего либо погибаешь, либо получаешь ранение – это достаточно быстро происходит. А вот когда они возвращаются обратно или когда семьи сталкивается с тем что, как бы человек, боец, возвращается уже обратно в гражданскую жизнь – здесь же нету такого всплеска эмоций, здесь всё тихо, спокойно, мягко, сытно, вкусно и так далее.
– Самое главное – ловушка для близких, особенно как они думают: "Вот ты вернулся и будет потом как вчера".
– Самое главное – это ловушка двойная. Вы поймите, они думают, что он вернётся тот, какой был, прямо его так хоп – переключит. И он-то возвращается как бы к той жене, к тем детям и к тем отношениям, из которых уходил, а они тоже уже все поменялись.
И вот этот процесс, так как не будет такого биологического сильного всплеска гормонального, а скорее наоборот – здесь расслабляясь как-то, у нас такая очень неэкстремальная ситуация жизни, то мы здесь в этом смысле, скорее столкнёмся с тем что этот процесс будет не такой быстрый. Скорее, сильно не быстрый, чем там, когда они заходят на фронт.
Соответственно, когда вы говорите про то, что только ли им нужна психологическая помощь – конечно, нет. Тем, кто живёт в приграничных территориях, на оккупированных территориях, которые освобождены – безусловно, все люди получают точно такую же военную травму со своими нюансами, так как они не на выполнении боевой задачи находятся, но у них есть своя задача – сохранить жизнь свою, как-то постараться выжить.
И волонтёры, которые ездят за ленточку – то же самое, это люди, которые нуждаются в психологической помощи. Эта психологическая помощь не транслирует то, что вы больные, скорее это психологическая помощь, она транслирует то, что давайте попробуем пережить тот опыт, который вас втянул в сильное потрясение.
– Сейчас я вас здесь остановлю в этом моменте, давайте поподробнее. У нас в обществе давным-давно сложился стереотип, что психологическая помощь или поддержка – это что-то фу-фу-фу, это что-то стыдное.
Как объяснить человеку, который, условно говоря должен получить психологическую помощь, что это - нормально, естественно. Я ещё могу понять, когда человек примерно представляет, что такое психология, как это работает, как психологическая помощь устроена, а у нас большая часть даже населения городов не представляют, что это такое. "Я что, псих"? Здесь как быть, как эту менять ситуацию?
– Многое зависит от тех, кто действительно встречается с бойцами, от тех, кто работает с семьями, какие-то государственные фонды, например, государственный фонд "Защитники отечества", который у нас есть, другие фонды или какие-то муниципальные организации и так далее.
Знаете как это называется – просвещать и просвещать. Здесь хорошо бы объяснять людям. Понятно, что мы не можем покрыть всю территорию, всех людей одномоментно быстро. Мы слишком большая страна, население очень большое. Хорошо, что часть военнослужащих у нас в ведомстве Министерства обороны попадает на диагностику к клиническим психологам, к психиатрам, к неврологам и так далее.
Но есть часть военнослужащих, которые не попадают. И соответственно население, если оно не желает, как человек я могу пойти к психиатру или пойти к психологу, или не пойти.
Но здесь что важно? На мой взгляд – это огромная проблема, которую вы озвучиваете. Важно доносить до людей – нам, самим психологам, рассказывать постоянно, что ребята, приходите, мы поможем. Мы не назначаем лекарств, мы не ставим диагнозы, мы помогаем. Мы помогаем в том-то и в том-то в том-то.
Если мы видим, что то, что я предлагаю или то, что не входит в сферу психологии, не работает – давайте мы предложим вам комплексный подход, мы пригласим или отправим вас к какому-то врачу, порекомендуем этого врача.
Это огромная проблема. Я не знаю, как её будут решать на уровне государства. Я знаю, что я делаю или что мы делаем со своей волонтёрской командой, со своим образовательным центром. Мы постоянно про это всем рассказываем, когда едем к ребятам, когда общаемся с семьями, когда выступаем с какими-то лекциями или с какими-то семинарами.
Мы говорим: Ребята, давайте мы расскажем! Мы не кусаемся, мы не описываем ваши истории в интернете, у нас есть законы конфиденциальности. Мы можем помочь наладить жизнь. Почему мы можем помочь наладить жизнь? Потому что мы можем помочь вам пережить и присвоить экологичным способом тот опыт экстремальных ситуаций, потрясений, может быть каких-то повреждений эмоциональных, которые вы получили и которые сейчас вам мешают строить отношения и как-то благоустраивать с точки зрения процесса в собственную жизнь.
